«На чувствах Земля и держится»: Юрий Колокольников о любви, космосе, Чехове и искусственном интеллекте

Мы находимся в точке некого апгрейда нашей жизни. На стыке старого и нового миров. На перепутье. Мы еще помним, как было принято раньше, но не до конца понимаем, как все будет устроено в будущем. Что такое книга? У нее есть два важных аспекта — это те смыслы, которые она передает, и та процессуальность, которую ты проходишь, читая ее от начала до конца. С одной стороны, со всеми современными нашими примочками мы действительно воспринимаем информацию короткими урывками, но с другой — нам все равно важна процессуальность, и отсюда такая популярность сериалов. Это потребность нашего мозга. Поэтому я думаю, что книги будут трансформироваться во что-то другое, но я стараюсь не лишать себя их. Вот недавно я решил перечитать пьесу Чехова «Безотцовщина», которую чаще ставят под названием «Платонов». Это большая, длинная пьеса. Когда я в нее запрыгнул, мне сначала было даже как-то непривычно, но дальше ты уже вместе с ней плывешь. И после того, как я дочитал ее, я как будто преисполнился. Это происходит именно потому, что ты процессуально прожил какой-то путь. Вопрос книги и мысли — это как вопрос курицы и яйца. Это вообще основа нашего бытия. Когда человек сначала придумал слово, дальше — предложение, потом сложил из них текст. Это тоже своего рода теория Дарвина, только в отношении рождения мысли и желания ее передать другому.

Ты говоришь про трансформацию книг. А во что они трансформируются?

Например, мне нужно по работе читать довольно много сценариев. Обычно как я их читаю? Вначале всегда прошу прислать синопсис. По нему я понимаю, интересна ли мне тема или нет. Если тема интересна, я открываю сценарий, но читаю только диалоги. Потому что диалоги — это самое важное. Это основной ингредиент. Та же пьеса Чехова состоит из них. Если тебя цепляют диалоги, то дальше ты уже можешь прочитать весь материал. Недавно я просто взахлеб от начала до конца прочитал сценарий двух серий, которые мне прислали. Но такое бывает редко. Классная литература тебя засасывает, и ты уже оттуда не выберешься, пока не дочитаешь. Я, как, наверное, и все мы, уже использую еще и чат GPT. Это даже не новый инструмент, а какой-то целый океан, который мы еще только начинаем осваивать. Мне он, например, также помогает во время съемок, когда они идут не по порядку (а чаще всего так и бывает), и начать мы можем вообще с самой последней сцены, а значит, мне нужно быстро вспомнить всю фабулу. Тогда я обращаюсь к чату GPT, и он тут же напоминает мне все, что было в сценарии до. Раньше для этого я бы сам листал страницы, шел по повествованию, а теперь это стало куда легче. Не потому, что мне лень, а потому, что чат GPT — это как электричество, удобный инструмент, с которым надо правильно взаимодействовать.

Когда бывают такие сценарии, которые захватывают тебя, нет ли сожаления, что сами эти тексты потом не публикуют в виде книг?

Вообще, мне повезло, у меня было довольно много сценариев, которые как-то меня захватывали. Но если уже вышел фильм, то публиковать сценарий я бы не стал. Это сугубо нишевая литература, профессиональная история и по стилю, и по структуре написания. Тот, кто первый раз будет читать такое, вряд ли получит удовольствие. Это скорее инструкция к фильму. Чтиво только для гиков. Хотя вот я снимался у Кристофера Нолана в фильме «Довод», там фильм очень запутанный — хрен поймешь с первого раза, что происходит, а сценарий тем более. Я когда его читал первый раз, потом в ступоре сидел какое то время: «А что это было вообще?..»

Но можно представить, как люди загружают эти сценарии в тот же чат GPT или другую нейросеть, и она предлагает свои прочтения в стиле того или иного режиссера. Грубо говоря, снимает свой фильм.

Можно, конечно, но это будет какой-то новый вид искусства. Вообще, многие сценаристы используют чат GPT, он тут же предложит десятки вариантов того, что может сказать тот или иной герой, и автор увидит какие-то неожиданные повороты, которые потом доведет до ума. Но выбор все равно будет за человеком, и докручивать сюжет будет тоже живой сценарист. Пока мы все еще далеки от того, чтобы скопировать человеческий мозг, хотя есть те, кто уже пробирается туда. Вот Маск, например, с его «Нейролинком» напрямую лезет к человеку в голову. В общем, человечество пытается разгадать тайну того, откуда оно взялось и что это были за троечники, которые создали нашу цивилизацию, а потом куда-то убежали или улетели.

Ты много рассуждаешь о космосе. Часто смотришь туда, в небо?

Ну а куда еще смотреть? Это, конечно же, любимая тема. Для меня, как, я думаю, и для любого другого интересующегося человека, очень любопытно узнать, что там. Откуда мы произошли? Кто мы такие? Кто установил в нас эту странную программу, по которой мы живем? А это ведь чистая программа. Хотя, с другой стороны, есть любовь. А любовь — это программа или нет? И вот ты всю жизнь на эти вопросы пытаешься ответить, а потом... Знаешь, когда моей бабушке исполнилось сто (она в 1921 году родилась), и я к ней приезжал со своими детьми, ее правнуками, я записывал с ней всякие видео. Например, спрашивал: «Ну а что вот ты можешь самое яркое в своей жизни вспомнить?» Она ответила: «Прямо сейчас вспоминаю, как мы с Геной ездили на Черное море. Мы тогда только познакомились, у нас была первая любовь, нам было по 20 лет. Это было так здорово». Получается, что самым ярким воспоминанием для нее за сто лет был тот момент с моим дедушкой, с которым она прожила какое-то время, потом разошлась, они создали новые семьи, и каждый из них прожил еще целую жизнь, но вот она вспоминает именно ту любовь, хотя не видела его полвека. Кто может ответить на вопрос, почему оно так? Наверное, Чехов мог бы, потому что он был доктором, и вся его литература очень докторская, очень едкая, очень четкая, циничная и по делу.

А если бы тебя бабушка в ответ спросила, что ты в данный момент вспоминаешь из своей жизни самое такое яркое?

Для нас самые яркие воспоминания — это все то, что связано с нашими чувствами. Это и влюбленность, и любовь, и боль, которую ты ощущаешь при разных расставаниях, при каких-то твоих жизненных перипетиях, утратах. Самые яркие вещи в жизни — это чувства. Но чувства вызывают не только личные события, но и какие-то глобальные потрясения. Последние пять лет, начиная с «ковида», все вокруг изменилось, и маски, можно сказать, оказались сброшены. Мы как-то вдруг увидели, что это за мир-то, оказывается, такой. Но дело в том, что он всегда был таким. Просто вдруг это все обнажилось. На нас это, безусловно, сильно влияет. Но, как ни странно, я думаю, что наши личные переживания, какие-то собственные проигрыши и победы мы вспоминаем в первую очередь.

Да, вот ты сказал о Чехове, и я вспомнил свою маму — театрального критика и кандидата наук, которая меня в его честь и назвала. А как ты думаешь, живи Чехов сейчас, про что бы он писал?

Это тебе виднее, раз тебя в его честь назвали. А вообще, я думал об этом и пришел к выводу, что он все равно писал бы про то же самое, потому что, вот понимаешь, это удивительная вещь: мы и в космосе побывали, и ИИ у нас уже во всех сферах, мы летим туда, летим сюда, мы изучаем разные теории возникновения Земли, Вселенной, Бога, но ничего не можем противопоставить самому главному — своим чувствам. Потому что на этом, собственно, Земля и держится. Просто сейчас из-за того, что действительно стало больше доступа к информации, мы можем лучше понять себя. Больше и глубже поизучать ту же природу этих чувств.

Как ты используешь эти чувства в своей работе?

Да, в общем-то, моя работа напрямую связана с чувствами. Это палитра того или иного человека, которого ты играешь. Поэтому ты должен изучать эту палитру, разные ее оттенки. Чем больше оттенков, тем богаче получается образ. Но я как бы не играю кого-то, я играю в это, скажем так. Когда снимаешься и хорошо знаешь своего персонажа, для меня появляется некий отдельный его мир, существующий вне меня. Это как костюм, который я надел для роли, а потом снял быстренько. Некая маска, с которой ты не срастаешься.

Недавно ты примерил костюм Левши в одноименном фильме. Чем тебя привлек именно этот проект?

Меня заинтересовало прежде всего то, что его снимает Володя Беседин, режиссер, с которым мы давно хотели что-то сделать, и вот наконец-то появилась возможность. Это не по произведению «Левша», а по его мотивам. Такой как бы придуманный мир. Вначале фильм вообще планировался в стиле стимпанк, но постепенно он перерос в классное жанровое кино про изобретателя, такого Илона Маска своего времени. Там множество гаджетов, переосмысленных в реалиях начала XX века, много трюков и спецэффектов. Такую историю всегда очень увлекательно делать.

И снимался ты в нем практически одновременно с фильмом Даррена Аронофски. То есть буквально прыгнул из одного костюма в другой.

Съемки у Аронофски в «Пойман на краже» практически наложились на съемки «Левши». К счастью, со всеми удалось договориться, и Аронофски отпустил меня чуть раньше. Я прилетел и сразу поехал на съемочную площадку к Беседину, а там у меня тут же какие-то взрывы, перелеты на машине. Я только и успел подумать: «Господи, где я?» Но как-то справился.

А в каком проекте у тебя было больше всего спецэффектов и современных технологий?

Сегодня в каждом проекте ты соприкасаешься с технологиями, и в производстве всегда создатели пытаются придумать какие-то новые фишки. Тот же Нолан — это просто безумие вообще. При этом он любит все снимать аналогово, чтобы происходящее в кадре было максимально настоящим, а не нарисованным. Поэтому если там по сценарию «боинг» врезался куда-то, то он действительно врезался. Был куплен самолет, с него сняли и продали двигатели, а потом этот «боинг» на тросах таранил ангар. Было много спецэффектов и в «Волшебнике Изумрудного города», и в «Левше» (премьера в январе), и в «Яга на нашу голову», которая выйдет в ноябре, и в мультфильме «Финник 2», который я озвучивал, и в «Полдень» по Стругацким тоже будет много всего — съемки на фоне огромных LED-экранов, например. В общем, каждый фильм сегодня — это разные новые технологии.

Но в основе всегда сценарий и сценарист?

Да, и их всегда не хватает, не то что актеров. Вот куда надо отправлять детей учиться! Хотя далеко не каждый ребенок захочет так работать. Это тяжкий и неблагодарный труд. Наверное, где-то один из ста согласится на него. Надо часами сидеть перед компьютером и тупить, но зато реально профессия сценариста — это локомотив индустрии. Это все те же буковки и смыслы. Это сейчас очень ценится, потому что куда ты без них денешься? Ничего ты не сделаешь. А я ведь помню и те времена, когда ничего практически и не делалось. Я же динозавр, и мой первый фильм «Железный занавес» снимался в 1994 году еще на деньги Госкино. Это было, по сути, советское учреждение, где и денег-то этих уже не было, но на тот проект какие-то добрые люди их нашли. И уж точно в те времена, 31 год назад, о такой индустрии, какая есть у нас сегодня, мы и мечтать не могли. Да и о таких технологиях тоже.

Арт-директор: Вера Зашихина; фотограф: Алексей Сулима; стилист: Владимир Макаров; ИИ генерация изображений: AI Лаборатория Олега Цербаева: Камилла Фатхуллина, Олег Цербаев; продюсер: Ольга Сабельникова; визажист: Ольга Попова; ассистент фотографа: Андрей Моторов; ассистент стилиста: Ирина Гольдина