«Кино снимает само себя»: актер Олег Чугунов о съемках нестандартной драмы о девяностых, «мужских» фильмах и экспериментах над внешностью

Скажу так: когда Рома устраивал большой кастинг среди молодых актеров, он, насколько я понимаю, искал кого-то, кто напоминает ему себя, и судил по множеству факторов. Пластика, психофизика, взгляд, визуальная составляющая...

Думаю, что Рома нашел некую схожесть, смог провести параллель между нами. На самом деле, мне об этом размышлять слишком льстит, потому что мне нравится фигура Ромы, мне нравится Рома как человек. И это правда очень приятно, что в некотором смысле я — его проекция.

На съемках фильма «Поедем с тобой в Макао» были сцены, где мы с Ромой как будто бы обретали общее движение, общее действие, общий ритм, за этим потом было интересно наблюдать на плейбэке. Было видно, что мы абсолютно не придерживаемся визуального контакта, и тем не менее, у нас движения повторяют друг друга, мы встаем в одинаковую позу.

В общем, я с большой любовью отношусь к Роме, он очень важный человек в моей жизни, и действительно, связь между нами ощущается — надеюсь, это взаимно.

Поскольку сериал «Путешествие на солнце и обратно» снимали по книге Михайлова — насколько на съемках была уместна ваша импровизация?

Она действительно у нас присутствовала, даже иногда как метод, потому что были сцены, которые мы, можно сказать, играли этюдным способом. То есть мы просто развивали какое-то событие и пребывали в нем, и мы имели право на то, чтобы привносить что-то свое, быть авторами, которые несут свои идеи, свой взгляд, свое отношение.

Были сцены, заходя в которые мы даже могли не догадываться, как они закончатся. Они очень яркие в плане воспоминаний. Мне кажется, это ощущение — оно про правду жизни.

Когда ты работаешь с Ромой, сложно брать на одного себя какую-либо заслугу и сложно говорить, что какое-либо действие получилось незапланированным, потому что Рома — это тот автор, который все сделал еще до начала съемок. У него такой объемный подготовительный этап — складывается впечатление, что ты все равно под неким влиянием у него на площадке ходишь, и у тебя нет возможности что-то сделать не так.

В кинопроизводстве бывают моменты, когда актеру тяжело дышится в кадре, но у Ромы все совсем не так. Он очень уважительно относится к артистам и грамотно представляет своего зрителя — совсем не глупым; он дает много информации для размышлений. Мне кажется, это сильно подкупает.

Вы сказали, что смотрели плейбэк вместе с Романом, и мне показалось, что это не совсем типично для режиссера, который уже все придумал. Как он относится к тому, что актеры смотрят на промежуточный результат съемок?

Он наоборот — всех зовет, собирает после сцены всех действующих лиц и предлагает посмотреть, что получилось. Это же полезно, на самом деле, это тоже про некую оптимизацию — когда не один человек отсматривает результат, оценивая разные детали.

Бывают моменты, когда актер только догадывается, как выглядит кадр, в котором он участвует. Поэтому очень полезно посмотреть на себя со стороны, чтобы найти более точные и лаконичные актерские решения.

И у нас частенько так получалось, что мы смотрели, оценивали, пересматривали дубли, где происходило что-то невообразимое, и понимали, что кино снимает само себя. И Рома нас позвал, чтобы мы все вместе поудивлялись. Мне кажется, ему самому нравится, снимая кино, наслаждаться самим процессом и делиться этим с другими.

Критики часто используют выражение «михайловская банда». Вы с другими актерами, которые часто снимаются у Романа — Машей Мацель, Марком Эйдельштейном, Кириллом Полухиным — себя ощущаете действительно бандой? В чем заключается ваше чувство общности?

Когда мы встречаемся, действительно чувствуется некая общность. Вообще, мы счастливчики. Нам довелось и доводится участвовать в очень интересном, безумно настоящем, ценном эксперименте, такой редко где встретишь. Мне впервые приходится настолько часто, качественно и плотно пребывать в творческом процессе, находясь в кадре и за пределами кадра.

Нас больше всего объединяет то, что мы понимаем это, ценим и любим нашу с Ромой работу, и это все взаимно. Мы связаны хорошим опытом, супер обогащенным. Как будто из-за тучек солнышко выглянуло, и мы в этих лучиках все нежимся. Если уж для красного словца.

Для «Путешествия» вы побрились наголо. Это было для вас легкое решение? Как в целом относитесь к изменениям внешности для ролей?

На самом деле, я отказался от довольно большого количества проектов ради работы с Ромой — в первую очередь потому, что нужно было радикально поменяться внешне, сбрить волосы. И, если честно, больше всего меня волновало даже не это само по себе, а то, как такие перемены отразятся на дальнейшем.

Мне не страшно резко меняться — я вообще спокойно к этому отношусь. Напротив, мне интересно пробовать новое, ломать привычные образы. Но, как ни крути, в кино у нас это не особо поощряется. Слишком резкие перемены могут сбить с пути.

Так что для меня работа с Ромой была не просто проектом. Это был шанс сделать шаг в сторону, выйти из зоны комфорта, показать, что я могу быть другим — и в каком-то смысле даже перезапустить себя.

А нет ли у вас желания сделать что-то панковское с внешностью или ответственность перед профессией все же выше?

У меня вообще есть внутреннее желание меняться, но для этого, как правило, нужен какой-то толчок. Я давно для себя понял: любые эксперименты — это тоже форма поиска. Иногда ты пробуешь что-то новое и неожиданно находишь в этом себя.

Хотя ее недавно могло казаться, что ты — это вообще про другое. Что ты где-то на противоположном полюсе. А потом происходит что-то, — внешнее или внутреннее — и вдруг становится ясно: «А вот это сейчас — про меня». И ты начинаешь меняться не из-за каприза, а потому что иначе уже не можешь.

Фильмы про 90-е часто строятся вокруг мужских кодексов: честь, долг, пацанская дружба. Почему, как вам кажется, все фильмы про это время такие?

Мне кажется, что в этом всем есть некая диковатая форма жизни, под грифом которой происходит вся социальная активность героев. Все друг друга испытывают, проверяют, внешние обстоятельства вынуждают тебя быть постоянно начеку. Это, как мне кажется, и есть тот нерв, на котором держится кино про девяностые. Там все про напряжение, про настороженность. И, странным образом, в этом есть что-то почти эстрадное — как будто жизнь поставлена на сцену, все на грани гротеска, но при этом все по-настоящему.

Но ваш герой из «Путешествия», Руслан, при этом очень рефлексирующий, нестандартный персонаж для кино про 90-е. Он осмысляет все через сказки. Вам близки такие состояния — сомнение, уязвимость, неуверенность? Позволяете ли вы себе их в жизни?

У меня, если честно, никогда не было предрассудков по поводу того, какие эмоции я должен или не должен испытывать. Может, это связано с каким-то актерским стажем.

Бывали моменты, когда я сам себя путал: казалось, что я сижу и думаю, что делать, а на деле — просто переживал. Причем настолько сильно, что начинал верить: вот этими переживаниями я как будто приближаюсь к решению.

Но сейчас у меня все по-другому. Я стараюсь не зависать в этом. У меня стало гораздо меньше пауз на внутренние метания, и гораздо больше желания перейти к действию. Если есть задача — решаю. Если что-то не работает — меняю.

Есть ли у вас любимый фильм из тех, которые считаются традиционно мужскими — например, «Рокки», «Крестный отец», боевики с Джеки Чаном?

Мне вообще кажется, что кино — оно не столько про тебя, сколько про то, что в тебе живет, что в тебе бурлит. Иногда я подхожу к фильмам именно с этой точки зрения — как к опыту, который способен запустить во мне определенное эмоциональное движение.

Это, наверное, такой чуть потребительский, но честный подход к жанру. Ведь некоторые жанры изначально придуманы как аттракцион: ты приходишь, и тебя просто прокатывают по определенному эмоциональному маршруту. Особенно это касается боевиков.

Один из сильнейших, что я видел за последнее время, — это «Хорошее время» с Робертом Паттинсоном. Я бы честно поставил ему 10 из 10. Это боевик, но с элементами триллера, очень нервный, неочевидный. Персонаж Паттинсона получился крутой: брутальный, сложный, живой — но при этом абсолютно человечный. Это очень важно.

Из похожих — мне очень нравится «Ненависть» с Венсаном Касселем. Там тоже герой на нервах, с внутренней брутальностью, но он не картонный, не герой «в лоб».

А если брать что-то совсем классическое, то вспоминается «Пуля» с Микки Рурком. Вот это, конечно, фильмец — мощный, настоящий, без фальши. Хотя, если честно, я бы, может, и не добрался до него, если бы не Рома Михайлов.

Он рассказал мне про этот фильм в контексте подготовки к «Путешествию» — как один из культурных референсов. Мы тогда пытались нащупать, чем могли быть вдохновлены герои, что они могли смотреть, на чем вообще росла их чувствительность.

А каким был набор того, что Роман советовал вам посмотреть или прочитать во время подготовки?

Вообще, мы не через фильмы готовились, а через музыку, через разговоры на тему, через разные формы взаимодействий, через отзывчивость на сторонние импульсы. Например, мы гуляли по Севкабелю в Питере, и я был, как всегда, в своих мыслях.

Я когда встречался с Ромой, переживал по поводу материала, все же он очень сложный, очень глубокий. Хотелось понимать его полностью: про что это, кого я играю. И вот мы могли идти, обсуждать это и остановиться, чтобы просто потанцевать. Абсолютно органично выглядело сделать перерыв на какие-то дрыгания под музыку. Просто так, потому что есть возможность.

Рома нас вдохновлял вести себя так, как, видимо, вели себя подростки того времени.