«У нас, как в футболе, каждый знает, как нужно»: главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов о профессии, критике и стиле

Современная теория архитектуры говорит довольно очевидную вещь: мы доподлинно не знаем законов, по которым развиваются города. Понятно одно — они развиваются, это мы видим, но объяснить изменения можем только задним числом. Заранее никто не способен предсказать, что именно произойдет. Думать, что архитектор или какая-то отдельная личность все спланировала, — это в высшей степени наивно. Для подобного необходимо слишком много факторов. Это органический процесс, как, например, рост дерева. Мы знаем, что из желудя вырастет дуб, но каким он будет, зависит от солнца, ветра, дождя, других деревьев и много чего еще. С городом то же самое. Мы понимаем, что город при нормальных условиях развивается и становится больше, но как конкретно он будет выглядеть, предсказать не можем.

В жизни не бывает ничего идеального. Есть масса интересных и любопытных архитектур­ных проектов, но называть хоть один из них идеальным я бы не стал, потому что тогда не к чему становится стремиться.

Многие известные объекты архитектуры были в свое время критикуемы. И я сейчас даже не о таком хрестоматийном примере, как Эйфелева башня. Тот же Успенский собор в Кремле под­вергался критике в том числе потому, что был построен архитектором-итальянцем. Или еще пример — Исаакиевский собор в Петербурге. Сейчас, наверное, вы не найдете недовольных его дизайном. Я сам в восторге, и он один из главных героев моей творческой деятельности. Но когда собор появился, были те, кому прошлая версия этого храма нравилась больше, а сейчас мы видим уже четвертый его вариант. Да и Зимний дворец Растрелли перестраивал далеко не один раз. Это вопрос непохожести проекта, который сначала шокирует и становится предметом высмеивания или непринятия, но он же является источником идентичности, превращающей в итоге объект в символ. Это дорога через смелые, дерзкие решения.

На архитекторов учится довольно много людей, но известных архитекторов мало. Это доля процента, даже меньше – промилле какие-то. Почему, казалось бы? Именно потому, что это процент тех людей, кто готов выйти из ряда вон и изменить мир, а значит принять на себя ответственность и вместе с ней далеко не только восторг и похвалу. Они, конечно, тоже случаются, но чаще бывает обратное. Выставление твоих идей напоказ приводит к тому, что все, кому не лень, обязательно должны про них что-то сказать. В архитектуре, как в футболе, каждый знает, как нужно. Это очень сложная специфика профессии.

Говорят, что от плохой архитектуры еще никто не умирал. Это не так. На самом деле умирали многие, но это уже философская история.

Эпоха создания новых городов давно закончилась. В России за последние десятилетия мы знаем только один пример — Иннополис рядом с Казанью, но и он скорее не город, а кампус. Я не верю в новые города не потому, что они будут плохими. Просто они не смогут стать полноценными в привычном нам смысле слова. Я верю в другое — в развитие существующи­х городов, в укрупнение больших и объединение маленьких. Это те тенденции, которые мы наблюдаем десятилетиями, и пока им конца-края не видно.

Люди хотят жить в мегаполисах. Это совершенно точно. Мегаполис дает возможности, которые не может предоставить ни один другой населенный пункт. Поэтому я уверен, что мегаполисы будут крепнуть, развиваться и становиться еще более мощными. Сегодня самая интересная тема в урбанистике — развитие мегаполисов. Нормальный, плотный, интенсивно развитый мегаполис — это и есть город настоящего и будущего.

Главные мегаполисы мира похожи друг на друга го­раздо сильнее, чем на другие города из тех стран, где они находятся. У Москвы и Нью-Йорка больше общего, чем у Москвы и, скажем, Краснодара или Нью-Йорка и Хьюстона.

Важно, чтобы каждый район обладал какой-то самобытностью и чем-то привлекательным, своей изюминкой. Такие проекты, как новый кампус Бауманки в Москве (на фото Сергей на фоне этих зданий. — Мen Тoday), меняют целые районы, потому что становятся катализатором трансформации всего вокруг. Это эффект Бильбао: один яркий проект запускает процесс появления других.

Конечно, было множество нереализованных планов — от возведения Дворца Советов и высотк­и в Зарядье, работы над которыми начались, но были остановлены, до сноса части Кремлевской стены — была идея по­строит­ь вместо нее большой Кремлевский дворец (стена с башнями вдоль Москвы-реки новодельная, ее разрушили и потом построили заново). Но на то, что одни проекты были закончены, а к другим так и не приступили, всегда есть причины. Я уверен, что Москва не могла стать никакой другой, кроме той, какой она стала.

Нельзя мерить качество архитектуры по тому, насколько она известна. Надо делать так, чтобы она стала таковой. Это работа, которой нужно заниматься. В Москве много интересной архитектуры — и современной, и исторической. Причем исторически разной. Но что из этого известно в мире? Очень немногое. Вот ВДНХ — гигантский конгломерат проектов, огромная территория, 600 с лишним гектаров, целый город, но до 2010-х годов никто за пределами страны не знал про это чудо.

В архитектурных проектах задействовано много специалистов из самых разных сфер — социологов, философов, тех, кто работает с культурно-социологической, идеологической частью. Наивно полагать, что проект — это вопрос внешнего вида. Это все равно что считать фантик всей сутью конфеты, а обложку журнала — его главным содержанием.

Есть очень базовые вещи, которые сильно недо­оценены, но которыми есть смысл начать заниматься прямо сейчас (если, конечно, вы еще этим не занимаетесь): читать классическую литературу (или вообще хоть какую-нибудь), учить иностранные языки (все равно какие, они все полезны), заниматься музыкой, искусством, спортом... Причем делать это надо регулярно. Это так же важно, как осваивать какие-нибудь новые компьютерные программы или искусственный интеллект, которые изучить зачастую куда проще, и они от вас не уйдут. А вот если вы систематически пропускаете спорт и чтение, этого уже не наверстать. Это простые вещи, которые все знают. Знают, но не делают. Мне кажется, мир заиграет новыми красками, если вписать в свое расписание подобный досуг.

Когда мне было 15 лет, я плюс-минус делал то же самое, что и сейчас: что-то изобретал, занимался бегом, рисовал. Но тогда я был белой вороной, отщепенцем, и все смотрели на меня с удивлением. Теперь же все это стало модным и популярным.

Любой город общается с вами. Либо он приглашает в формате: «Идем, походим, погуляем, подышим воздухом, покатаемся на велосипеде». Либо говорит: «Слушай, знаешь, лучше дома сиди». Москва максимально приглашающая, и даже часов в сутках не хватит, чтобы все эти приглашения принять и реализовать.

Самая большая ошибка в изображении городов будущего в кино заключается в том, что они все выглядят так, словно созданы в один присест. Как будто все построили за один день в едином стиле. В жизни не так. Если представить, что какой-нибудь москвич, живший 300 лет назад, попадет в Москву 2025 года, то она, конечно, тоже покажется ему городом будущего, но многие вещи будут ему знакомы, он сможет ориентироваться как минимум в исторической ее части. Я понимаю, что кинемато­графисты вдохновляются городами по типу Дубая, которые выросли очень быстро, но даже в них видны слои, и есть историческая застройка. Одна из самых адекватных картин города будущего в кино — это фильм «Назад в будущее», где знаковые части города существуют во все времена.

Термин «эмоциональное техно» я придумал как соединение новых технологий, становящихся главным актором дизайна архитектуры, а также эмоций — того сильного впечатления, которого с их помощью хочется добиваться. Сегодня мы живем в медиамире, и вся аудитория, в том числе аудитория архитектурного проекта, является медийной. Когда мы говорим про Бауманку, мы же понимаем, что людей, видевших ее фотографии, гораздо больше, чем тех, кто познакомился с ней вживую. Но среди тех, кто увидел фото или видео, много людей, которые захотят посетить это место. Нам нужны такие проекты-рок-звезды, вызываю­щие желание сходить на экскурсию, устроиться работать в это здание, как-то еще с ним повзаимодействовать. Даже просто полистать галерею его снимков в телефоне. Это наша новая реальность.