От Славы Полунина до Сержа Танкяна: воспоминания музыкального журналиста о великих творческих людях. Часть вторая

Жан-Мишель, сын знаменитого французского композитора, обладателя нескольких «Оскаров» Мориса Жарра (автора, между прочим, легендарной «Темы Лары» из кинофильма «Доктор Живаго») в юности играл в рок-группах, затем работал в возглавляемой Пьером Шеффером «Группе музыкальных исследований», но наукообразный подход ему претил. Он писал песни для разных исполнителей, а потом сочинил грандиозное звуковое полотно Oxygen — с него-то и началась слава Жарра-младшего. За «Кислородом» последовали другие популярные альбомы, которые он чередовал с невероятными по масштабу светомузыкальными шоу — их видели лондонские доки, стены пирамид в Гизе и Московский университет: многие москвичи помнят представление Жана-Мишеля, данное по случаю 850-летнего юбилея столицы России.

Мы встречались в холле отеля «Метрополь». 67-летний музыкант сбежал по лестнице с прытью, которая сделала бы честь человеку в несколько раз младше. Стройный, одетый в короткую кожаную куртку и джинсы, Жарр произвел впечатление человека в самом расцвете сил, нисколько не забронзовевшего, напротив — ему явно был интересен мир вокруг, интересны люди, интересен и конкретный собеседник. В его ответах не было дежурной скуки, напротив — он воспринимал каждый вопрос как повод подумать, поразмышлять вслух, да и вообще, казалось, его увлекал сам процесс беседы. Понятно, что первый мой вопрос был о новой работе.

— Знаете, сегодня электронная музыка везде и нигде при этом. Столько ее разновидностей – и при этом все артисты как будто бы заперты в маленьких собственных гетто. А почему бы, подумал я, не собраться вместе? Моби, Massive Attack, Air и другие — артисты более чем узнаваемые, тридцати секунд хватит, чтобы опознать каждого из них. Музыка каждого из тех, кто принял участие в записи Electronica 1: The Time Machine, вдохновляла меня, вызывала интерес. Поэтому я и решил разделить с ними творческий процесс. Причем я не хотел пользоваться этими именами в маркетинговом понимании, я не хотел формального обмена треками через сеть – это просто, удобно, но невероятно безлично. Поэтому я встречался в студии с каждым из них. Пришлось много поездить...
— Странно слышать это: вам вроде как положено быть целиком погруженным в Интернет.
— Я считаю, что личные встречи необходимы. Они подпитывают творчество, мы сотрудничаем, а не просто бросаем в сеть файлы. У меня были свои фантазии о том, кто такой Пит Тауншенд, кто такой Моби и так далее, но я отсылал им свои предложения, не догадываясь о том, как они отреагируют... Но все ответили «да»! Получилось в итоге больше двух часов музыки.

У меня был козырь в кармане, и я не замедлил его открыть.

— А знаете, месье Жарр, ведь девятнадцать лет назад я разговаривал с вашим отцом — он был здесь как гость Московского кинофестиваля...
— Да? Невероятно! Как это неожиданно и волнительно... Знаете, это еще раз подтверждает, что вся наша семья так или иначе тесно связана с Россией. Ведь бабушка моего отца – она была наполовину русская, она из России. И, наверное, неспроста именно мой отец написал музыку к «Доктору Живаго. Ну и моя история отношений с Россией тоже непроста – я очень горжусь концертом на Воробьевых горах... Знаете, я очень люблю Россию. И то, что сейчас многие западные артисты, исходя из напряженной политической обстановки, говорят – о, я не поеду в Россию – мне кажется ужасно недальновидным. Эти люди не понимают, чем мы все обязаны русской культуре. Электронная музыка немыслима без изобретений Льва Термена, видеокультура – без "Октября" Эйзенштейна. Недаром же Ле Корбюзье вдохновлялся русскими авангардистами и активно работал в Москве... Политика разделяет мир, но наша обязанность соединять его! Есть вещи поважнее политики, и именно нам – артистам, художникам, деятелям искусства дана возможность воплощать их в жизнь!
- И вы, и ваш отец – музыканты, композиторы со всемирной без преувеличения известностью. Можно ли говорить о каком-то влиянии его на вас в этом смысле?
— Знаете, мои родители разошлись, когда мне было пять лет. Для меня это было непросто. Мы с отцом виделись – я имею в виду более или менее подолгу – наверное, раз двадцать за всю жизнь. Не больше. И о музыке, насколько я помню, никогда особо не говорили. Понимаете, я лишился благодаря этому конфликта поколений – в подростковом возрасте мне не с кем было ссориться, не было против кого бунтовать... Может быть, поэтому я очень часто отказывался работать в кино – ведь оно составило славу моего отца. А когда его не стало, я, к удивлению своему, почувствовал удивительную любовь и покой, когда о нем думал. Он – часть моей ДНК, моего генетического кода... Я всю жизнь не любил Лос-Анджелес, мне там было неуютно, потому что мой отец отдал себя Голливуду... Но теперь, когда наступили эти покой и любовь, я работаю там с удовольствием. Наверное, во мне заговорил голос крови, хоть и поздно. Это странно — и очень здорово.
— Электронная музыка в вашем случае никогда не вызывала чувства отрешенности, стерильности – она у вас полна жизни, реальной, а не придуманной, особенно альбом Zoolook, мой любимый. Как вам удается передавать биение жизни синтезированными тембрами?
— Даже сегодня у меня невероятно много идей касательно электронной музыки. Я ее, скажу вам честно, воспринимаю как кулинарию. Я из Лиона, а в Лионе любят и умеют готовить — и я, как повар, запускаю руку в тембры и частоты, чтобы приготовить что-то неожиданное и изысканное. Ищу вибрации, ритмы, которые связаны с жизнью, с тем, что ее составляет: сексом, сердцебиением, бегом, всем, чем угодно! Электронные инструменты позволяют иметь всю возможную палитру звуковых красок, тембров, окрасок... Я нисколько не хочу противопоставить их инструментам акустическим – симфоническая музыка дала миру несчетное количество шедевров, и еще даст, я уверен! Но с электроникой я совершенно свободен, я могу все! Я один могу испечь любое блюдо!

Эта беседа могла длиться долго, но у Жарра было довольно жесткое расписание. На прощание он взял с меня клятву, что я пришлю ему через сеть скан интервью с Жарром-старшим. Обещанное я исполнил: скан улетел в личный аккаунт Жана-Мишеля в социальной сети. Нет, он ничего мне не написал в ответ — но поставил значок в виде поднятого большого пальца. А значит, увидел и, надеюсь, прочитал. Отчего-то от этого было тепло на сердце.

Танкян, вокалист группы System Of A Down — человек красивый, статный и невыразимо талантливый. Почти карикатурная бородка (уже седая, но ему нипочем), богатый, полный обертонов голос, который и в сопровождении симфонического оркестра не теряется.

Танкяну интересно жить, интересно наполнять жизнь разным содержанием — да вы послушайте при случае, как он смеется! «Есть две вещи, которые я люблю делать. Первая — отдых, вторая — смех», — говорит он, но, безусловно, он человек максимально серьезный. Им написана книга стихов, задуманы музей и роман, куплен дом в Новой Зеландии, он борется за экологическое здоровье планеты и неуклонно добивается всемирного признания геноцида армян.

Мы встретились за кулисами концертного зала, в котором в тот день должна была прозвучать программа его песен и сочинения для голоса и симфонического оркестра. Танкян появился в сопровождении двух охранников довольно мрачного вида, я — вместе с 13-летним сыном, большим поклонником американо-армянского музыканта. Тот вопросительно поднял бровь, но, мгновенно оценив ситуацию, уважительно пожал мальчику Дане руку — вот только фотографироваться вместе с ним не стал. Вернее, при первой моей опытке вынуть фотоаппарат (смартфоны в ту пору снимали так себе) один из охранников покачал пальцем и так выразительно на меня посмотрел, что всё мгновенно стало понятно. Впрочем, в комнату, где должно было проходить интервью, сын зашел вместе со мной.

Тогда как раз в топе новостей была ситуация с экологами с судна Arctic Sunrise, которых арестовали в Мурманске (впоследствии они были амнистированы), и Танкян чуть ли не треть разговора посвятил именно им. «Они делают много полезного для окружающей среды, и мы с Томом Морелло (экс-гитарист группы Rage Against The Machine, — AЛ), моим партнером по правозащитной организации Axis Of Justice, не раз поддерживали их в своих радиопередачах, которые регулярно звучат в Америке. У вас складывается такое впечатление, что рейс их ледокола – антироссийская акция. Это неправда: она была направлена на защиту природы. Способы добычи нефти в Арктике наносят ущерб экологии – вот против чего протестовали активисты. Ведь это экология вашей страны, России, это ей наносится ущерб! А ваше правительство арестовывает активистов!»

На секунду мне даже показалось, что сейчас он буквально закричит в своем ню-металлическом стиле, но Танкян сдержался, высказав мнение, и мы мирно перешли к творческим проблемам.

— Вы выпускаете один за другим сольные альбомы, много экспериментируете – симфоническая музыка, джаз... и еще у вас остается время на социальную активность! Откуда столько столько сил и времени?
— Хм, я даже и не задумывался никогда об этом... Наверное, когда столько всего, что ты считаешь необходимым сделать, время само собой структурируется и организуется сообразно потребностям. Причем это даже вопрос не долга, а вопрос счастья.
— То есть?
— Я искренне уверен в том, что не буду счастлив, если не сделаю всего того, о чем вы говорили. Мне было бы плохо, если б я не сочинил альбом Orca или не записал джазовый альбом... Но я не враг себе – и приходится все успевать. Потом, это во многом зависит от вдохновения. Меня очень вдохновляет жизнь вокруг, события в мире – и то, что мне кажется хорошим, и то, что не кажется. Несправедливость вдохновляет на то, чтобы попытаться исправить ситуацию.
— Но вы же понимаете, что вас не хватит на всю несправедливость в мире!
— Ну так и я не один такой. Говоря о вопиющих вещах с правильной точки зрения и с правильной интонацией, мы заставляем других людей думать, делать собственные выводы. И тогда ситуация меняется. ...Концерт был вдохновенный. Танкяну удалось и исполнить симфонию, посвященную жизни океанских животных и в то же время армянскому фольклору, порадовать фанатов настоящим роком, беззлобно перейти на русскую ненормативную лексику (и обратно) и, что, наверное, более всего важно — высказать все, что хотел, не с помощью художественных средств, а просто словами.Не знаю, заставил ли людей думать этот красивый, умный и деятельный армянин, но сделал он для этого все. И даже, кажется, немного больше.