В кино все определяет зритель. Создателям платформ нужно постоянно привлекать и удерживать зрительское внимание. Не просто заинтересовать его одним фильмом, на который он придет в кинотеатр один раз, а сделать так, чтобы непрерывно появлялись сериалы, которые будет не хотеться выключать. Чтобы не было такого, что человек посмотрел что-то, что его зацепило, а потом отменил подписку. Нужны премьеры, которые будут обсуждать, ждать, советовать друг другу. Это взаимосвязанные вещи, поэтому появился контент, появились сценаристы, новые лица, новые имена в режиссуре, в сериальную индустрию и на платформы пришли деньги. Сейчас грань в производстве полнометражного кино и сериала очень зыбкая, практически незаметная. Если раньше за два дня могли снять целую серию в 40 минут, то сейчас выработка приближается к киношной и составляет 7–8 минут в день.
«Самое главное в нашей профессии — это зритель»: Дмитрий Чеботарев об ИИ, состоянии индустрии и цыганской крови
Давай начнем с отправной точки. Переломный в момент в твоей карьере случился в 2010-е, как раз на фоне появления киноплатформ и бума сериалов. Как это происходило изнутри индустрии?
Казалось, что уход иностранных партнеров может остановить этот прогресс, но вышло иначе.
Много сериалов до введения санкций должны были сниматься в копродукции, но западные партнеры ушли, и их сделали своими силами. Оказалось, что мы от этого в плане качества ничего не потеряли. Сейчас индустрия развивается очень мощно. Даже не семимильными шагами, а какими-то еще большими, я просто не могу найти определение этому росту. Причем я говорю и про качество сценариев, и про актерские и режиссерские работы, и про компьютерную графику. Например, когда я смотрю, как нарисован Лев в «Волшебнике Изумрудного города», у меня не возникает ни малейшего сомнения, что он настоящий.
Тут, конечно, хочется задать извечный вопрос о том, не заменят ли эти новые технологии живых людей на всех позициях в кино?
Думаю, они так и останутся неким аттракционом, потому что уникальность любого акта творчества — в ошибке. Ошибка как неожиданность, когда происходит что-то незапланированное, даже странное, но гениальное. Пропуская что-то через искусственный интеллект, мы получаем оптимальное логичное решение. В нем не будет импровизации, не будет самости, сущности и, в итоге, настоящей жизни. Я верю, что наше творчество спасется ошибкой.
Тебе сложно играть без живых партнеров? В том самом аттракционе, где потом другие персонажи будут дорисованы.
У меня было несколько смен на «Волшебнике Изумрудного города», когда я по 12 часов проводил внутри синего куба, разговаривая с теннисными мячиками, подвешенными на тех местах, где потом дорисовывали других героев, а мне откуда-то сверху давали команды, словно сам Господь Бог их говорил. Это тяжело эмоционально. Но было и наоборот, когда на проекте «Небесная тропа» мы почти весь фильм снимали на высоте 4500 метров на Эльбрусе, а одну сцену вообще на высоте 5100 метров — выше никто в мире не снимал, это рекорд. Даже в фильме «Эверест» съемки шли на отметке 4877 метров. Там кажется, что ты просто сдохнешь сейчас. Там и панические атаки, и обмороки, и кровотечение из носа, а потом кадр смотришь, и у тебя такое ощущение, что все это нарисовано, потому что ты не можешь поверить, что такая красота реальна. Это наше искаженное, испорченное восприятие.
А на «Челюскине», кстати, как было?
Там был огромный блок, который снимался на фоне LED-экранов, воссоздававших лагерь челюскинцев, и меня поразило, насколько каждый человек был на них проработан. Ты смотришь, и там на этом общем плане из палатки кто-то выходит, набирает дров, останавливается, с кем-то разговаривает, оставляет дрова, возвращается, делает зарядку. Я порой прямо залипал. Ребята, которые занимались этим, сделали очень крутую работу.
Ты в прошлом интервью Men Today рассказывал, как обучался у актерского коуча Иваны Чаббак, которая работает со звездами Голливуда. Но ты же на тот момент еще работал в театре и не то чтобы получал миллионы. Как ты попал к ней?
Это получилось абсолютно случайно. Мой друг, артист, продюсер, режиссер Володя Моташнев, сказал мне, что она хочет открывать в России свою школу, а тогда как раз вышла ее книга, и она активно обсуждалась в актерской среде. Для школы у нее не было преподавателей, и можно было обучиться бесплатно в Америке при условии, что ты потом отработаешь здесь пятилетний контракт. Я прошел конкурс, взял кредит и полетел учиться, абсолютно не понимая про себя ничего, находясь в полном упадке в плане кино. Меня никто не снимал, были постоянные эмоциональные качели. Очень сложный период в жизни. Ивана помогла мне понять самого себя, показала, что нужно менять, как нужно потихонечку входить в индустрию, чего бояться, чего не бояться. Кредит этот я потом долго-долго выплачивал, но эта учеба мне очень помогла. Оттуда же я вернулся со своей нынешней женой.
То есть та поездка полностью изменила твою жизнь. Но неужели в театральном институте Щукина тебе обучения не хватило?
В защиту театральных вузов я могу просто перечислить, кто еще учился со мной на курсе. Это Ира Горбачева, Ваня Добронравов, Юля Снигирь. Наш мастер Родион Юрьевич Овчинников всегда говорил, что готовит из нас актерский спецназ — мы должны уметь в этой профессии все. Я могу за это только благодарить, поэтому я всегда буду ратовать за высшее образование актеров. Система Чаббак — не панацея, и в Америке она так популярна еще и потому, что у них нет такой сильной театральной школы. Но мне она подошла и до сих пор двигает меня вперед. Я вообще считаю, что актер, как спортсмен, чтобы быть в форме, должен постоянно тренироваться. В этом плане актерский коуч, как тренер, помогает эту форму улучшать. Я вернулся в Россию в 2015 году и уже в 2016-м начал сниматься.
А через несколько лет вышел «Майор Гром», и ты проснулся знаменитым, когда на вашу с Сергеем Горошко автограф-сессию пришло 16 000 человек.
Я очень благодарен всем создателям «Майора Грома» за то, что они дали мне возможность быть частью этой большой вселенной. Надеюсь, что она будет развиваться и множиться. Конечно, это принесло огромную волну зрительского внимания, зрительской любви, порой даже авансом, когда люди еще не видели фильм, а уже благодарили и радовались, что мы исполняем роли их любимых персонажей. Но вместе с этим пришла и огромная ответственность. Ты понимаешь, что теперь за каждым твоим шагом пристально наблюдают. Слушают тебя. Ты должен отвечать за все, что делаешь, потому что на тебя смотрят люди. Самое главное в нашей профессии — это зритель. Не стоит забывать, что ни ты, ни твои амбиции, ни твое тщеславие, ни твои нерешенные детские проблемы, ни то, что ты хочешь в жизни, не сравнится по значимости с этим. Ты все делаешь для зрителя, который отвечает тебе вниманием. Это самое важное. Вот об этом я начал все больше и больше думать с приходом «Майора Грома».
При этом ты ведешь довольно большой телеграм-канал, у тебя там больше 40 тысяч подписчиков. Как ты выбираешь контент для него?
Это просто такое «добро пожаловать в мою жизнь». Там и работа, и повседневные какие-то вещи, там моя жена, мои дети. Там все, что мне интересно, потому что мне кажется, если ты делишься тем, что тебе по-настоящему интересно, то это кому-то тоже будет интересно. Самое ужасное, когда ты пытаешься заставить людей смотреть на то, что тебе самому не очень нравится. Я за все свои проекты отвечаю. За все, что я делаю, я отвечаю. Если я куда-то прихожу, значит я буду это делать максимально честно и на максимально возможном для меня сейчас уровне. Никто не может прыгнуть выше головы, ты можешь развиваться и каждый раз делать что-то лучше. Но ты должен, это я себе говорю: «Дима, ты должен каждый раз максимально вкладываться, потому что на тебя смотрят зрители, они за тобой следуют, и ты не можешь их подвести».
Расскажи про свой новый проект, про «Улицу Шекспира», как ты его выбрал и что он тебе дал?
Наверное, нужно вначале объяснить название. В Екатеринбурге есть улица Шекспира, на которой живут цыгане. Это прямо цыганский квартал. Действие нашего фильма происходит в другом месте — мы снимали в Кавказских Минеральных Водах, — но мы эту улицу туда перенесли. Мой персонаж — Михаил, или по-цыгански Михай, — уехал оттуда в Москву, где стал известным адвокатом, но он вынужден вернуться в табор. Прилетает весточка из прошлой жизни, когда он уже находится на пике своей карьеры, — ему предложили стать партнером в очень классной компании его будущего тестя. Он возвращается в то место, которое когда-то называлось его домом, думая, что едет на несколько дней, а дальше закручиваются события, и возникает этот вечный человеческий поиск. Где твой настоящий дом? Где тебе лучше? Где ты настоящий? Все эти вопросы, мне кажется, для нашей огромной страны очень актуальны, потому что у каждого второго здесь есть своя малая родина. Что будет, если тебя взять и отправить туда, откуда ты родом? Не забыл ли ты свой путь? Не забыл ли ты свои корни? Не забыл ли ты, откуда начинал и кем ты на самом деле был? Мой отец — цыганских кровей, и для меня этот проект уже поэтому важен. Вот что ты знаешь про цыган?
Первое, что приходит в голову, — это таборы, кибитки, цыганские бароны...
Вот в первой же фразе ошибка. Не барон, а баро. Барон — это наша уже транскрипция. Все цыганские образы для нас — это какое-то клише. «Улица Шекспира» — это очень интересное путешествие в чужую, вроде как совсем близкую нацию, но на самом деле абсолютно неизвестную. Цыгане есть по всему миру, но там много каст, и, например, если кто-то из кэлдэраров хочет соединить свою жизнь с родом русских баро, это практически невозможно. Существует легенда, объясняющая почему цыганам можно воровать. Знаешь ее?
Нет, но хотелось бы.
По легенде, когда Христа вели на распятие, цыгане украли один гвоздь. Украли, чтобы он меньше мучился, поэтому Господь Бог разрешил им воровать. У нас было очень много консультантов, и мы постарались показать, наверное, впервые в российском кино, настоящий мир цыган.
То есть для тебя это не просто роль, а знакомство с миром твоих предков. Такое возвращение к корням, о которых ты говорил?
У меня это вообще какое-то колесо сансары. Я вспоминаю, когда я учился в первом институте в Хабаровске на режиссуре, там на занятиях по художественному чтению я читал отрывок из книги Николая Сличенко «Родился я в таборе», в котором рассказывалось, как цыган привезли в ГИТИС и решили там обучать, чтобы сохранить их культуру, а они пренебрегали стульями, садились на пол и так далее. Потом я сам приезжаю в Москву, поступаю в Театральный институт имени Бориса Щукина, а там цыганский курс, художественный руководитель которого тот самый Николай Сличенко. Проходит много-много лет. Приходит этот проект, и там мою бабушку играет Нина Муштакова — мама цыганки Наны Муштаковой, которая училась со мной вместе. Все это не случайно. Это вера в судьбу, или, как говорят, цыганская удача.
Давай вернемся к кино вообще. Если говорить о разных культурах и философиях, то раньше, когда сериалы смотрели только по телевизору, можно было легко отличить продукты разных каналов. У платформ есть такая своя ДНК, отличающая одну от другой?
Точно есть, и своя философия развития — куда они идут, о чем они хотят разговаривать, какие темы поднимать. Я почти всегда могу отличить сериал одной платформы от сериала другой. Это все огромная и неотъемлемая часть процесса развития кино, о которым мы говорили в начале и который у нас так стремительно происходит. И я уверен, дальше будет только лучше и интереснее.
Фотограф: Валентин Блох; продюсер: Ольга Сабельникова; стилист: Владимир Макаров; визажист: Ольга Попова; ассистент фотографа: Алексей Громов; сет-дизайн: Полина Ярошенко, Полина Сафошкина, Иван Колесов.