«Клан Сопрано» — главный сериал XXI века. Вот почему вам стоит его пересмотреть

Особенность завязки заключается в том, что, несмотря на все вводные, «Сопрано» напоминает аутентичные мафиозные картины лишь фрагментарно (и часто — чтобы подчеркнуть абсурдность контекста). Фактически сериал начинается с того, как до мозга костей маскулинный Тони обращается к психотерапевту, тщательно скрывая этот факт от друзей и партнеров, потому что они, вероятно, его засмеют. При этом он случайным образом узнает, что властный дядя Джуниор в свободное от криминальных дел время не прочь орально удовлетворить свою подругу. Напоминаем, на дворе 90-е, а в центре действия — серьезные дядьки, которые не гнушаются решать вопросы с позиции силы. В общем, терапия и куннилингус в круг их интересов вписываться как бы не должны.

К тому же, в отличие от кинематографической классики — того же «Крестного отца» или «Однажды в Америке», — «Сопрано» с первых эпизодов высмеивает все жанровые атрибуты. В шоу Чейза мафиози — отнюдь не лощеные головорезы в дизайнерских костюмах-тройках, которые пьют сложносочиненные коктейли на основе виски, спесиво рассуждая о семейных ценностях. Как правило, они не сильно запариваются насчет аутфитов, употребляют то, что окажется под рукой, иногда играют в гольф и почти всегда изменяют женам (по сравнению с эталонными гангстерами из «Славных парней» их вообще можно назвать скуфами). К слову, быт персонажей сериала настолько же комичный и не вписывающийся в стандарты, которые десятилетиями навязывала поп-культура. Убивают мафиози редко — иногда стихийно, порой вынужденно, рэкеты устраивают нечасто, а в остальное время слоняются по Нью-Джерси и решают проблемы, порой отвлеченные от привычной мафиозной деятельности.

Неспешность «Сопрано» и внимание к деталям — один из ключевых факторов его всемирного успеха. Несмотря на то, что Дэвид Чейз изначально задумывал проект как полнометражный фильм, ему удалось расширить вселенную Тони и после того, как утвердился формат сериала. Шоу отличала его вполне литературная структура, где автор скрупулезно вырисовывал психологические портреты главных действующих лиц и концентрировался на второстепенных сюжетных линиях. Здесь нет широких сценарных мазков — напротив, тонкая проработка и внимание к каждому из персонажей (не случайно на первый план могли выходить неожиданные герои вроде брата бывшего дона или детей Тони, которые к его бандитским делам отношения не имеют). В конце концов, Чейз писал историю не о бандитах, а о людях и их слабостях.

Именно такой подход позволил автору исследовать самые разные пороки общества. В «Сопрано» уделяется достаточно времени теме ксенофобии (при условии, что исходит она от самой мафии, преимущественно состоящей из мигрантов), сексизму и противоборствующему ему феминизму (пусть и с оговоркой, но Кармела здесь олицетворяет второе) и кризису идентичности (Кристофер Молтисанти, протеже Тони, долго мечтает выйти из игры и стать голливудским сценаристом). Кроме того, герои время от времени обращаются к насущной политической повестке — фоном Тони спорит с детьми о разложении в обществе, бесконечной битве республиканцев и демократов. Так мы оказываемся на пороге извечной проблемы отцов и детей.

Разумеется, красной нитью через все семь сезонов проходит линия терапии: герой Сопрано, визуально излучающий непринятие культуры ментального здоровья, так или иначе проделывает важный путь в изучении себя. Сеансы с доктором Мэлфи помогают ему сделать верный шаг в части «бизнеса» и расставить границы в отношениях с людьми. Примечательно, что «Сопрано» говорил о психическом здоровье, неравенстве, нетерпимости и уязвимости патриархальных традиций задолго до того, как дискурс просочился в массмедиа. Чейз обращался к острым темам еще до существования сериалов и фильмов, активно говорящих об этом, однако делал он это без громогласных заявлений и моралите. «Сопрано» предвосхитил тренд на изучение токсичной маскулинности в культуре.

Сериалу, несмотря на расхожее мнение о том, что Тони Сопрано есть исключительное зло, не способное измениться, вообще близок моральный релятивизм. Главный герой шоу — это невероятно нарциссичный, социопатичный сгусток безумной энергии, которому хочешь не хочешь, а все же изредка сопереживаешь. В нем одновременно уживаются два лидера семей — буквальной и гангстерской. На протяжении дистанции длиною восемь лет ему приходится балансировать между моралью и выгодой: с одной стороны, он может жестоко расправиться с человеком из-за принципа «крыса должна умереть», но с другой — Тони делает все, чтобы его дети получили хорошее образование и никогда не ввязались в аналогичную работу. Он искренне пытается наладить отношения с женой, но на следующий день идет на поводу у инстинктов.

Долгое время зритель невольно верит в то, что Тони способен скорректировать свое поведение и обрести спокойствие: не зря ведь бандит прорабатывает детские травмы, переступая через себя в кабинете психотерапевта. Однако ближе к экватору шоу подводит промежуточные итоги — кажется, Сопрано почти безнадежен. Подтверждается неутешительное предположение ближе к финалу, когда доктор Мэлфи прекращает работу с Тони: становится ясно, что полученные знания он использует для манипуляций. Сопрано не заинтересован в том, чтобы меняться: он хочет избавиться от панических атак и депрессии, а не искоренить их источник. Тем удивительнее статус персонажа Тони — в 2020-х его называют революционным в плане разрушения маскулинного образа, но в начале столетия он был кем-то вроде Томми Шелби для современных пацанов. Эдаким неправильным ориентиром.

Грузный и грустный бандит Сопрано оказался одновременно и протагонистом, и антагонистом. В момент, когда массовый зритель устал от справедливых, исключительно положительных персонажей, на помощь пришел Тони — со своими недостатками, дуализмом и будничной маргинальщиной. Он подарил телеканалу HBO и всему телевидению новый архетип харизматичного злодея, который, возможно, изменится (ну или нет). Перечислять адептов идеи Чейза можно долго: это Омар и МакНалти из «Прослушки», Хэнк Муди из «Блудливой Калифорнии», Уолтер из «Во все тяжкие» и многие-многие другие. Впрочем, за уникальность образа стоит выразить отдельную благодарность покойному актеру Джеймсу Гандольфини — эпизодически импровизируя, именно он сделал характер Тони более дихотомическим и глубоким.

«Сопрано» стал прорывом в производстве сериалов во многом потому, что был сделан по принципу качественного полного метра. От большинства телепроектов конца прошлого века его отличали разнообразие локаций (и съемка за пределами павильона), доскональная драматическая проработка и отсутствие жанровых скованностей. В последнем компоненте Чейз вообще позволял себе довольно много: например, откровенно комедийный эпизод «Пайн Барренс», где Крис и Поли ловят члена русской мафии Валерия в лесу; сновидчески-галлюцинаторные — можно вспомнить серию «Веселый дом», где видения становятся фактическим информатором главного героя; по-театральному камерные и даже мелодраматические (допустим, «Белые кепки», в которых Джеймс Гандольфини и Иди Фалько создают уникальную по дискомфорту атмосферу расставания). Из головы невозможно выкинуть и эпизод с убийством Адрианы — в нем авторы жонглируют чувствами зрителей, то и дело давая намек на возможный положительный исход.

Смерть, как и насилие, — еще одни и важные триггерные точки, на которые с особым усердием давит Чейз и его команда. Вся остервенелая жестокость и циничность происходящего нужны для достижения художественных целей и постановки экзистенциальных вопросов (вспомните убийство стриптизерши в третьем сезоне, резко отрезвившее очарованных бандитами зрителей, — после выхода серии многие начали отменять подписку на HBO). Не будет преувеличением сказать, что в свое время «Сопрано» разделил эпоху телевидения на «до и после», превратив региональный канал HBO в культурный феномен — не зря трехбуквенная маркировка уже несколько десятилетий является знаком качества. Сериал заставил снобистски настроенных зрителей перестать относиться к сериалам как к бульварной литературе. Наконец, визионер Чейз принес в индустрию не только творческую, но и финансовую свободу, убедив продюсеров, что у телевизионных (а позднее и стриминговых) шоу есть огромный потенциал. Ну и, конечно, концовка «Сопрано» — лучшая в истории ТВ. С этим вряд ли кто-то поспорит.